Кыргызстан
+8°
Boom metrics
Сегодня:

Простыми словами : Директор ВЦИОМ Валерий Федоров: Путину доверяют 72% россиян. Мы не врём, нам это невыгодно!

Андрей и Юлия Норкина расспрашивают главу ВЦИОМа, почему резко меняется рейтинг Путина, можно ли предсказать революцию в стране и сколько у нас безработных
Директор ВЦИОМ Валерий Федоров в гостях у Радио «Комсомольская правда»

Директор ВЦИОМ Валерий Федоров в гостях у Радио «Комсомольская правда»

Фото: Иван МАКЕЕВ

А. Норкин:

- Здравствуйте. Это программа «Простыми словами». В студии Юлия и Андрей Норкины. Представляем нашего сегодняшнего гостя. Это директор Всероссийского центра изучения общественного мнения Валерий Федоров. Валерий Валерьевич, сначала будет просьба. Буквально сегодня выяснилось, что многие путают социологию и статистику. Конкретно сегодня путали Росстат и ВЦИОМ. Объясните, пожалуйста, что такое ВЦИОМ, что вы делаете, чем вы занимаетесь, и почему вас нельзя никак с Росстатом сравнивать?

В. Федоров:

- Росстат это правительственное ведомство. Не министерство, уровень пониже, но это федеральное агентство по статистике. То есть это часть федерального правительства. И все, кто там работает, это госслужащие. Их задача – раз в 10 лет проводить перепись населения. Это огромная, очень трудоемкая, дорогостоящая, но очень нужная операция. Кроме того, проводить еще промежуточные переписи, ежегодно выпускать разнообразные сборники. Более того, так как статистика необходима для принятия экономических решений, социальных решений и прочего, давать оперативную статистику, скажем, по экономическому росту, по уровню безработицы и по целому ряду других важнейших показателей. Это всё Росстат делает.

Чем отличается ВЦИОМ. ВЦИОМ это акционерное общество (примерно как Газпром, юридический статус такой же). У акционерной компании задача – деньги зарабатывать, вообще говоря, а у правительственного ведомства такой задачи нет, оно их тратит.

А. Норкин:

- Валерий Валерьевич, как на социологии зарабатывают деньги?

В. Федоров:

- Я не знаю, как на социологии зарабатывать деньги. Вы начали с того, что попросили меня в этой путанице разобраться. То, чем мы занимаемся, это не социология. Социология это наука, не древняя, конечно, но и не молодая. Родилась она в середине XIX века. Огюст Конт, чья статуя стоит перед Сорбонной в центре Парижа, считается основателем социологии. Опросы общественного мнения, которыми мы во ВЦИОМе занимаемся (и не только мы, и не только во ВЦИОМе, в целом в России около 300 компаний, которые занимаются измерениями), как мы соотносимся с социологией? Я бы сказал так. Если кто логику учил в университете, это такие пересекающиеся множества. Отчасти то, чем мы занимаемся, это социология. И отчасти то, чем занимаются социологи, это исследования.

А. Норкин:

- Не самое простое получилось объяснение. Поэтому давайте перейдем к сути. На прошлой неделе ВЦИОМ проводил очередной опрос. Вопрос звучал так: «Кому из политиков вы доверяете?»

В. Федоров:

- Мы такие опросы проводим уже лет 20.

А. Норкин:

- Дальше получилось, насколько я понимаю, небольшая сенсация. Потому что результаты опроса ВЦИОМ показали, что снижение доверия президенту Путину – минимальные за 13 лет показатели, 31,7%. После этого, насколько я помню хронологию событий, пресс-секретарь главы государства Дмитрий Песков мягко намекнул, что он хотел бы получить от социологов анализы корреляции данных. Потому что он не понял, как может падать рейтинг доверия и при этом расти рейтинг электоральный. Я цитирую Валерия Федорова в интервью Интерфаксу, когда была введена новая методика: «Мы впервые в истории опросов 29 мая решили напрямую спросить людей: «Вы Путину доверяете или нет?» При этом каждый мог выразить доверие Путину как президенту, как человеку и как наставнику, каждый решал сам. Результаты сенсационные. Они показали, что Путину доверяет не 30%, а 72,3». Объясните понятнее, что произошло.

В. Федоров:

- А что непонятно? Вы вроде сейчас всё рассказали.

А. Норкин:

- Я сейчас вас цитировал. Но шум-то продолжается. И многие говорят, что как можно вообще тогда верить социологии или измерениям, если по одной методике получается 32, а по другой получается 70?

В. Федоров:

- Если вы задаете один вопрос, то получаете один ответ. Если вы задаете другой вопрос (хотя вроде бы на сходную тему или даже похожий вопрос), то чаще всего вы получаете другой ответ. Более того, если вы задали два разных вопроса и получили одинаковые ответы, то это как минимум странно, если не больше. Поэтому и результаты ответа на вопрос «назовите 4-5 российских политиков, кому бы вы доверили решение вопросов государственной важности» и результаты на вопрос «вы доверяете Владимиру Путину или нет?» - все они надежные, объективные, честные и актуальные.

Ю. Норкина:

- То есть, просто-напросто были заданы разные вопросы?

В. Федоров:

- Именно так.

А. Норкин:

- А как вы все-таки ответите коротко на вопрос Пескова: как может падать рейтинг доверия при росте электорального рейтинга?

В. Федоров:

- Я не знаю, как можно на это ответить, потому что электоральный рейтинг мы не меряем уже около года. Год назад закончились выборы президента, следующие – через 5 лет (по Конституции). Нет такой повестки – выборы президента. Зачем мы сейчас будем спрашивать: за кого вы будете голосовать? Неизвестно, кто на эти выборы пойдет. Как мы списки должны составлять – произвольно или мерить электоральный рейтинг одного человека, причем какого, Владимира Путина? Вообще-то Конституция ему запрещает идти на новый срок. Поэтому мы электоральный рейтинг последний раз задавали в марте 2018 года и не планируем задавать еще примерно года до 2023-го.

А. Норкин:

- А вы работу коллег комментируете или по этическим соображениям этого не делаете?

В. Федоров:

- Лучше не комментировать. Но если комментировать, то осторожно.

А. Норкин:

- Левада-Центр тоже проводил совсем недавно такой опрос. У них получилось, что одобрение деятельности президента Путина выражают 66%.

В. Федоров:

- Это не электоральный рейтинг. Давайте уточним, что такое электоральный рейтинг. Это ответ на вопрос «За кого из перечисленных политиков вы будете голосовать, если выборы президента состоятся в ближайшее воскресенье?». Вот так звучит вопрос, результатом которого является электоральный рейтинг. Мы такого вопроса не задаем. Коллеги из Левада-Центра, насколько я знаю, тоже не задают. А какой вопрос и они задают, и мы задаем, и коллеги из Фонда общественного мнения задают достаточно регулярно, это «Как вы оцениваете деятельность Владимира Путина на посту главы государства?» Когда вы сейчас говорили о 66%, это не электоральный рейтинг, это оценка текущей деятельности.

Ю. Норкина:

- А варианты ответов как вы оцениваете?

В. Федоров:

- Можно использовать четырехступенчатую шкалу, можно двухступенчатую. Обычно используют четырехступенчатую: безусловно положительно, скорее положительно, скорее отрицательно, безусловно отрицательно. И, конечно, всегда есть опция «затрудняюсь ответить».

А. Норкин:

- «Где гарантия, что ВЦИОМ не врет?» - спрашивают нас.

В. Федоров:

- Ну, с гарантиями вообще тяжело на земле. Но у нас есть один довольно сильный аргумент, почему мы не врем. Нам врать невыгодно. Дело в том, что монополии-то нет у нас на исследовательскую деятельность. Это когда-то, 30 лет назад, в 1987 году, когда Михаил Сергеевич Горбачев разрешил создать первую в СССР профессиональную службу исследования общественного мнения (ВЦИОМ), тогда у нас была монополия. Но монополия продержалась буквально несколько лет, и примерно с 1991 года тех, кто занимается изучением общественного мнения, в России очень много. Кстати, нет никаких запретов на исследования для иностранных компаний. Вот среди двадцатки крупнейших исследовательских компаний в России большинство – филиалы глобальных компаний. Поэтому если не верите нам, это нормально, мы живем в мире постправды, как известно, когда принцип: доверяй, но проверяй, - это такое важное правило, все должны ему следовать. Не верите нам – идите, смотрите аналогичные исследования, аналогичные вопросы у других.

А. Норкин:

- Я хотел бы вернуться к старой методике опроса. Насколько я помню, когда вы комментировали первый вариант, вы объяснили, что у людей пропала уверенность в том, что завтра все будет хорошо.

А. Норкин:

- Да, речь шла об изменениях в рейтинге за последний год. Мы можем очень четко датировать момент, когда стала снижаться доля россиян, которые на вопрос «Назовите 4-5 российских политиков, кому бы вы доверили решение вопросов государственной важности». Доля содержательных ответов, то есть когда люди называют хотя бы одну фамилию, стала существенно снижаться в июне прошлого года. Что было в июне прошлого года? Два важных событий – чемпионат мира по футболу и решение о повышении пенсионного возраста. С тех самых пор доля тех, кто называет кого-либо из политиков (в том числе и Владимира Путина), стала снижаться. Но следует ли из этого, что сегодня только треть или четверть россиян доверяют Владимиру Путину? Были и такие интерпретации. На мой взгляд, это натяжка. Но мое мнение это мое мнение, а нужны цифры. Все же цифрам доверяют, все думают, что понимают, что за цифрами стоит. Поэтому мы и решили задать прямой вопрос: вы Путину доверяете или нет? Когда я говорил, что это впервые в истории, это впервые в истории ВЦИОМа, мы до этого вопросы такого рода не задавали. Но, скажем, наши коллеги из Фонда общественного мнения чуть ли не с 96-го года такой вопрос задают (и вся история тоже есть). По их данным, около 60% сегодня отвечают «да» или «скорее да» на вопрос: доверяете вы Путину или нет? Мы задаем похожий вопрос. У нас этот уровень 72%.

А. Норкин:

- Когда люди отвечают на вопросы, которые вы им задаете, разделяют в своем представлении главу государства и правительства?

В. Федоров:

- Даже если бы не разделяли, они вынуждены их разделять, потому что мы задаем отдельный вопрос по президенту, а отдельный по правительству.

А. Норкин:

- А по правительству у нас какие настроения, что показывают ваши исследования?

В. Федоров:

- Отвечая на вопрос «Как вы оцениваете работу Владимира Путина на посту президента?», около 65% говорят, что «положительно» либо «скорее положительно», то отвечая на вопрос «Как вы оцениваете работу нашего правительства», там цифры около 40 с небольшим процентов.

А. Норкин:

- Еще один опрос, который вы проводили. У меня перед главами ваше интервью Baltnews, что «Путин – символ возрождения сильной России». Насколько я понимаю, и вы, и ваши коллеги проводили исследование, связанное с так называемыми протестными настроениями. Приведу цитату из вашего разговора с коллегами из Baltnews: «У нас огромные резервы – денежные, энергетические, продовольственные и любые другие. Мы ничего не боимся и мало от кого зависим. У нас нет «пятой колонны», риски мятежа или переворота нулевые». Хотелось бы, чтобы вы подробнее объяснили, на основании каких измерений вы приходите к такому выводу.

В. Федоров:

- Если говорить об устойчивости, то тут аргументы не столько социологические, сколько экономические. Спросите любого макроэкономиста, и он вам скажет, что сейчас наши макроэкономические показатели просто великолепные. Это действительно так. То есть вопросов к нашей устойчивости с точки зрения наших резервов нет вообще ни у кого.

А. Норкин:

- Вряд ли население занимается анализом макроэкономических факторов. Оно ходит в магазины, понимает, что покупательная способность рубля снижается, и чихать оно хотело на макроэкономику.

В. Федоров:

- Но это же был вопрос про устойчивость. Устойчивость это такое комплексное понятие. Оно включает и экономические аспекты, и финансовые, и социальные, и демографические, и продовольственные, и политические, и психологические, и т.д. Конечно, мы все материалисты, поэтому я и начал ответ на ваш вопрос с экономических параметров. Действительно, экономика России сегодня очень устойчива. Претензия к ней состоит не в том, что она неустойчива. Претензия к ней совершенно другая – в том, что она растет слишком медленно. И это как раз людей беспокоит.

Если говорить о политической устойчивости, то тоже никаких признаков того, что у нас в ближайшее время произойдут какие-то массовые протесты, нет. Коллеги из Левада-Центра на днях опубликовали данные о протестном потенциале. Это ответы на вопрос «Собираетесь ли вы участвовать в акциях протеста против всего плохого, за все хорошее?» (Я шучу, так более четкая формулировка, но смысл понятен – в любых акциях протеста.) И около 27% опрошенных сказали, что да, собираются. Цифра небольшая и совершенно не критическая.

А. Норкин:

- Каждый четвертый.

В. Федоров:

- Обещать – не значит жениться.

А. Норкин:

- Тогда какой смысл в подобных опросах?

В. Федоров:

- Смысл большой. Это замера температуры. Если сегодня говорят 27, а завтра скажут 25, это значит, что недовольство снижается. А если завтра скажут, что пойдут 32, это значит, что недовольство повышается. Тут важны даже не абсолютные значения, а относительные.

А. Норкин:

- Если они только обещают, а жениться не собираются, значит, они могут вас обмануть. Когда был брекзит, когда был Трамп, мне многие объясняли, что люди социологам говорят неправду – кто-то боится, кто-то не хочет и т.д. Говорят от балды, а на самом деле у них совершенно другие мысли.

В. Федоров:

- Бывает и такое, и довольно часто. Но гораздо чаще, чем откровенное вранье, мы встречаемся с другим феноменом. Дело в том, что люди чаще всего не размышляют, не анализируют, не думают всерьез над большим количеством вопросов, которые мы им задаем. Вот вы задаете себе постоянно вопрос: пойду ли я на марш протеста или нет? Думаю, не задаете. У вас много других важных вопросов, которые входят в круг ваших профессиональных забот, а также в круг ваших повседневных тем. И вопрос, выходить или не выходить на протест, уверен, в этот круг не входит.

Ю. Норкина:

- Совершенно с вами не соглашусь. Этот вопрос для меня, например, решен. Во-первых, я в свое время уже отходила на всякого рода эту фиготень. А во-вторых, я понимаю, что это, кроме того, что принесет стране, в которой я живу, энное количество дерьма и криков, ничего не изменит.

В. Федоров:

- Таких, как вы, немало, но далеко не все. Есть те, кто считает, что ходить на протесты надо.

Ю. Норкина:

- Протесты, которые у нас существуют, они не по конструктивным вопросам, они не за благосостояние России. Оппозиции нет. Нет конструктивной, нормальной, альтернативной программы.

В. Федоров:

- В Государственной Думе из четырех партий три оппозиционные.

Ю. Норкина:

- В Государственной Думе сидят либералы, которые хапают деньги из бюджета.

В. Федоров:

- Какие либералы? Там сидит фракция КПРФ, фракция «Справедливая Россия». Если вы либералами ЛДПР называете…

Ю. Норкина:

- Я цифры не люблю, честно скажу. Перепись понимаю.

А. Норкин:

- Это Росстат.

Ю. Норкина:

- А эти вопросы – вы доверяете, не доверяете… Это куда впендюривается, в мозг? Зачем?

В. Федоров:

- Затем, что люди хотят знать, что они думают. Они хотят знать свое мнение.

Ю. Норкина:

- То есть я хочу знать, что я думаю?

В. Федоров:

- Человек – существо социальное, и отшельников довольно мало, тех, кто способен выжить в одиночку.

Ю. Норкина:

- Какая-то практическая история в этом есть? Вот я знаю, что думает Петя. Петя не доверяет Путину, а я доверяю…

А. Норкин:

- На основании социологических исследований власти должны принимать или не принимать те или иные решения.

Ю. Норкина:

- А вы понимаете, что у нас власти не принимают решения на основании социологических исследований?

А. Норкин:

- В Московской области сейчас очень востребованы социологи. И прежде чем губернатор Воробьев и главы районов Подмосковья что-то решают сделать, они заказывают социологические исследования. Валерий Валерьевич, объясните мне такой парадокс. Есть общее мнение, что есть общественный запрос на борьбу с коррупцией. И тут какое-то время назад я столкнулся с выводом, что когда у нас эти сообщения (то губернатора задержали, то министра, то какого-нибудь полковника МВД) по нескольку в неделю стали приходить, т.е. вроде бы этот запрос удовлетворяется, интерес у населения к этой теме стал снижаться. Это почему происходит?

В. Федоров:

- Моя версия. Вообще есть разные точки зрения на то, может ли руководитель исследовательской организации высказывать свое мнение. Не все полагают, что может.

А. Норкин:

- Давайте забудем, что вы сегодня представляете такую организацию. Просто Валерий Федоров.

В. Федоров:

- Мнение мое такое, что когда люди говорят, что нужно бороться с коррупцией, они не думают, по большому счету, про коррупцию. Точно так же, когда люди говорят, что они готовы выйти на протестные выступления, они не думают про протестные выступления. И когда люди говорят, что они готовы уехать на ПМЖ в другую страну, они тоже не думают об отъезде в другую страну. Это некий такой социальный термометр – человеку хорошо или плохо, или он чувствует, что что-то не так. Что не так – тут масса причин может быть: с женой поругался, дети не радуют, здоровье шалит, цены высокие, нет перспектив карьерного роста и т.д.

А. Норкин:

- Это другая история. С женой поругался и цены высокие? Это вещи разные.

В. Федоров:

- Они разные, но в то же время, скажем так, у каждого свои причины.

А. Норкин:

- На настроения человека они могут, конечно, влиять.

Ю. Норкина:

- Кто-то может к жене относиться так же, как к колбасе, например – ну, есть и есть.

В. Федоров:

- Одному человеку важнее колбаса и ее цена, а другому – хорошие отношения с женой. Все люди разные. А третьему человеку здоровье важно. А четвертому важно, чтобы во всем мире был мир. А пятому – что-то другое. И когда мы задаем ему вопросы совершенно разные, он действительно чаще всего не думал над своими ответами. А времени в ходе коммуникации очень мало. Даже если человеку делать нечего, он все время куда-то бежит. Он говорит: у меня нет 15 минут, у меня есть 5. И он просто не успевает в значительном числе ситуаций подумать и дать какой-то ответ аргументированный.

Ю. Норкина:

- А может быть, люди просто не понимают важность этого?

В. Федоров:

- И это тоже верно.

- Спрашивают: «Термометр» покажет, когда из искры возгорится пламя?»

В. Федоров:

- Это вы про прогнозирование революций? Вообще прогнозирование революций это одна из самых сложных задач, и не только для социологов, но и для политологов. На эту тему исписана масса томов. Но скажу сразу, что ни одна не то что революция, а даже какое-то массовое протестное выступление в нашей актуальной истории предсказано не было.

Ю. Норкина:

- Скажите, на сегодняшний день те вопросы, которые вы задаете, в общем «температура по больнице» какая – люди все-таки довольны или недовольны?

В. Федоров:

- Люди хотят большего, чем у них сегодня есть. И они считают, что мы растем слишком медленно, а некоторые вообще не видят, что мы как-то растем.

Ю. Норкина:

- А мы растем?

В. Федоров:

- Статистики говорят, что растем. В прошлом году 2,3% рост ВВС составил, по данным Росстата.

А. Норкин:

- Прогноз был 0,8, а будет 0,5.

Ю. Норкина:

- А это не враки на самом деле? Может быть, докладывают там, наверху, что у нас все хорошо?

В. Федоров:

- Не знаю. Еще раз говорю, что работа статистиков очень большая, сложная.

Ю. Норкина:

- А безработных много вообще?

В. Федоров:

- Безработных людей очень мало. Вообще по статистике… Нам просто не на что больше опираться, честно говоря, кроме как на статистику, даже если она плохая. А на что еще опираться, на собственные ощущения? У меня одни ощущения, у вас другие. Вот у меня ощущение, что нет безработицы, наоборот, есть большое количество квалифицированных высокооплачиваемых рабочих мест, на которые я людей найти не могу. А вы скажете: да что вы такое говорите? Спросите любого предпринимателя, и он вам скажет, что есть вакансии, а нет людей с соответствующим уровнем квалификации. И, кстати, будет прав.

А. Норкин:

- По поводу того, что невозможно предсказать революцию.

В. Федоров:

- Возможно, но очень трудно.

А. Норкин:

- Почему?

В. Федоров:

- Потому что революцию делают не отдельные люди, а организации. А для того чтобы проследить деятельность организации… Вот смотрите, у нас в стране 145 млн. человек. Даже если мы опрашиваем взрослое население, то есть россиян в возрасте от 18 лет и старше, то это 110 млн. человек. Если 1% решит революцию устроить, то это уже будет 1 млн. 100 тыс. человек. Вот в партии большевиков в 1917 году было сильно меньше. То есть, у нас нет возможности через оптику выборочных опросов населения реальные действия какой-нибудь профессиональной организации революционеров вскрыть. Это могут установить либо специальные службы, либо другие правоохранительные структуры.

А. Норкин:

- Нам тут пишут, что «революцию делают Высшая школа экономики и Ельцин-центр». По поводу Екатеринбурга. Тут тоже были вопросы, можно ли было предсказать такое развитие событий?

В. Федоров:

- Можно.

А. Норкин:

- Скажите, как вам удалось так быстро провести опрос в Екатеринбурге и прийти к выводу, что в сквере собор не будут строить?

В. Федоров:

- Первое. Предсказать можно было, даже не проводя никаких социологических опросов. Почему? Потому что это уже третья площадка, и уже 7 лет идут разборки и конфликты. И каждое новое место встречает живейший отпор большого числа горожан. Поэтому предсказать, безусловно, можно было.

Второе. Как можно было так быстро провести опрос? Можно было гораздо быстрее провести. Мы его в данном случае три дня вели. А вообще говоря, мы по России каждый день опрашиваем 1600 человек. Это всероссийский репрезентативный опрос. Мы два с половиной года уже ежедневный опрос проводим.

А. Норкин:

- А штат у вас большой? Сколько людей занимается этой работой?

В. Федоров:

- Большой – порядка 120 человек. Технологии современные, развитые. Опросы проводятся по телефону, теперь не надо ходить, стучать, просить консьержку.

Мы регулярно спрашиваем людей о том, какие из государственных органов наиболее коррумпированные. Конечно, ГАИ там всегда лидирует. Но доля тех, кто называет ГАИ коррумпированным органом, существенно снизилась за последние несколько лет.

Ю. Норкина:

- То есть у вас были показатели по опросам достаточно большие и весомые…

В. Федоров:

- Да, это было такое бельмо на глазу.

Ю. Норкина:

- Что ГАИ это коррупционная система. Наверху это услышали, и произошло некое реформирование.

В. Федоров:

- Да, безусловно. Наверху и прежде всего в самом МВД. Для них это очень важный показатель. Перешли от человеческого фактора к автоматическому, то есть стали везде появляться камеры, меньше стало офицеров ГАИ, заточенных на ловлю нарушителей, меньше стало ситуаций, в которых возможны взятки. Этого действительно стало меньше.

А. Норкин:

- Еще вы сказали, что по всем исследованиям некоторое время назад было ясно, что крайне раздражают эти правительственные кортежи, из-за которых перекрывают дороги.

В. Федоров:

- Да, это реалии 2010-2011-2012 годов. А сейчас мы видим, что перекрывать стали гораздо меньше.

Ю. Норкина:

- То есть благодаря вашим социологическим опросам идет коррекция той или иной ситуации, я так понимаю?

В. Федоров:

- Безусловно. Иначе какой смысл проводить эти опросы? Они же денег стоят.

Ю. Норкина:

- Поэтому я и спрашиваю. Может быть, люди тогда не будут говорить: у меня нет 5 минут, чтобы ответить на ваши вопросы.

В. Федоров:

- Раньше люди с огромным удовольствием отвечали на наши вопросы, и не по 5 минут, а по 30-40, даже по часу.

Ю. Норкина:

- В 90-х?

В. Федоров:

- В 89-м, 90-м, 91-м и т.д. годах. Когда была высока вера в то, что сейчас мы вам всё расскажем, поделимся своими бедами, и там, наверху, в Кремле прежде всего, всё это учтут и сделают нашу жизнь лучше. С тех пор такой веры, конечно, стало существенно меньше. Но мое ощущение, что как раз прислушиваться и в Кремле, и в Белом доме стали больше. Тем не менее, мы фиксируем, что сегодня гораздо меньше наших потенциальных респондентов соглашаются тратить время на опросы. И я всех хочу призвать. Уважаемые соотечественники, если вам позвонят из ВЦИОМа или какого-то другого центра изучения общественного мнения, пожалуйста, не вешайте трубку, не бросайте, найдите 5-10-15 минут. Шанс на то, что ваше мнение на что-то повлияет, в этом случае точно не меньше, чем если бы вы пришли и проголосовали на выборах за того или иного кандидата или партию, которых вы предпочитаете.

А. Норкин:

- А про ЕГЭ? Я не знаю людей, которые довольные ЕГЭ.

В. Федоров:

- А я знаю. И их довольно много. Мы тему ЕГЭ исследуем уже лет 10.

А. Норкин:

- Какие тенденции там?

В. Федоров:

- Доля тех, кто привыкает к ЕГЭ и находит в нем плюсы, подрастает. Хотя, конечно, негативные аспекты тоже есть. В чем главный плюс? В том, что сегодня вне зависимости от того, где ты родился и учился, ты можешь поступить по ЕГЭ куда угодно. И это на самом деле огромный плюс. Потому что если вы посмотрите статистику, то до введения ЕГЭ московские вузы, лучшие в стране (не все, но часть из них), они были просто оккупированы москвичами. А сегодня уже меньше 50% тех, кто учится в лидирующих московских вузах, москвичи. То есть ребята из далекой провинции получили путевку в жизнь. Конечно, деньги все равно нужны, но не на взятки, как раньше, и даже чаще всего не на общежитие, а на жизнь в Москве, которая, конечно, дорогая, а стипендии небольшие.

А. Норкин:

Валерий Валерьевич, вы сказали, что количество людей, которые привыкают к ЕГЭ и начинают видеть в нем плюсы, повышается. Можете ли вы ответить, за счет какой категории людей? Это те, кто уже прошел ЕГЭ, или это пока родители учеников младших и средних классов, с которыми поработали?

В. Федоров:

- Сначала ЕГЭ был экспериментом. Конечно, очень много критики тут же обрушилось на ЕГЭ. С чьей стороны? Прежде всего, со стороны тех, кто потерял эту самую коррупционную ренту. Это была такая сознательная кампания – не допустить введение ЕГЭ. Потом, когда стало понятно, что Минобрнауки не отступится и добьется того, чтобы это стало обязательной практикой во всех российских вузах, стала работать привычка. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». Профанация образования в старших классах школы в связи с ЕГЭ, безусловно, есть, об этом тоже люди говорят. Но, извините, и сам ЕГЭ резко изменился. Сегодня там тестов, о которых в основном все и кричат в панике, гораздо меньше. Там сегодня и сочинение появилось, и эссе, и т.д.