Леонид Якубович: «Если за границей кто-нибудь скажет худое про Россию – горло перегрызу!»

Леонид Якубович в гостях у радио и телеканала "Комсомольская правда"

Фото: Иван ВИСЛОВ

В эфире радио и телеканала «Комсомольская правда» популярный телеведущий Леонид Якубович рассказывает нашему редактору Павлу Садкову, почему вообще не смотрит телевизор.

Садков:

- Леонид Аркадьевич, спасибо что пришли. Нынешнее телевидение, как мне кажется, очень сильно эксплуатирует тему Советского Союза. Сериалов очень много снимается, программ. Явно, что есть интерес общества и есть разные точки зрения. Как вы для себя определяете: это было время райское или действительно темное? У нас крайности в основном в оценках.

Якубович:

- Конечно, хочется обратно. Не во все, правда. Дело в том, что можно говорить про идиотизм советской власти. И те, кто в это время жили, могут порассказать тем, кто не жил, столько, сколько они сами себе напридумывают. Глубочайший идиотизм. Тем не менее, была система координат. То есть, были правила игры. И ты мог приноравливаться с этими правилами, бороться с этими правилами. Или обходить эти правила. Никаких проблем. Но зато самое главное, что было. Редко, но было. Это стабильность. Люди два раза в месяц получали зарплату. Они могли прийти в магазин и на свои 100 рублей в месяц вполне сносно существовать. И даже если кто-то из академиков получал соразмерно другую плату, например, 500 рублей в месяц, а средняя зарплата была 150 – это вполне было сносно. Из этого следовало, что я или кто-то гордился своей профессией. Я был горд тем, что был знаком с дочкой великого врача, а также был страшно горд, что работаю на заводе Лихачева старшим инженером. И когда мне дали старшего инженера, я всем рассказывал, что я теперь старший инженер. А кто-то гордился тем, что он спортсмен. И так далее. По сегодняшним временам никакого значения не имеет, кто ты есть, чему ты учился, что могут твои руки и твоя голова. Вопрос только один – сколько ты стоишь. Ты можешь быть какой угодно: подонок или очень хороший человек, ты можешь быть подлец и предатель. Значение это не имеет. Сколько ты стоишь. Это тупиковая ситуация. Глубочайшая кризисная ситуация. Как раковая опухоль. Потому что если так, то тогда все можно купить. И меня, кстати, тоже. И любого. Тогда надо отменять понятие «взятка». Ибо по сути можно решать вопрос соразмерности этой взятки. Есть государство. Я его знаю. Я в этом государстве однажды был. По-моему, это Ямайка. Где-то в банановом краю есть государство, где взятка узаконена. Все чиновники получают очень маленькую зарплату. И у каждого есть меню. Он имеет право получить взятку вот такого размера. То есть, государство отринуло от себя обязанность платить чиновнику. Он получает очень мало, и все страшно довольны. Но при этом, если ты взял взятку и не выполнил то, за что ты взял, тебе могут дать по башке пальмовой дубиной. Вполне логичная ситуация. А почему нет? Если так посмотреть на все происходящее. Я не зря утверждал и утверждаю, что в основе всего лежит культура. Культура основывается на всех понятиях, которые были когда-то записаны в Библии в десяти заповедях, а потом старательно переписаны коммунистами в десять заповедей коммунизма. И они рождали то, что сейчас отсутствует – честь, совесть, не убий, не возжелай жены ближнего своего, не укради. И многое чего другое. С точки зрения совестливости, конечно, мы все, я, например, точно пациент психиатрической клиники. Потому что понять, что происходит, я не могу. С точки зрения совести. С точки зрения правильности сегодняшней жизни – вполне нормальное поведение. И все страшно довольны. Кто-то кого-то обманул, кинул - нормальный удачливый бизнесмен. Насчет того, что купи подешевле, а продай подороже, в некотором смысле это означает – ты все равно кого-то обманешь. Даже если вы договорились, то в душе у тебя все равно прибыль, сиречь золотой телец, в голове стоит. Может быть, у тебя не поднимется рука убить. Но пусть к этому. Так что, удивляться тому, что Родион когда-то хлопнул старушку за мелкие деньги – он несчастный человек, которому нечего было есть совсем.

Садков:

- Не от голода, во всяком случае.

Якубович:

- Не от голода. И не топором.

Садков:

- Проблема – отсутствие системы координат – глобальная, она во всех странах существует, или только у нас? То, на что мы кивали в советское время: у них-то этого нет, а у нас есть. Может быть, мы преувеличиваем проблему? Есть какая-то система координат. Что-то важнее, что-то менее важно.

Якубович:

- Да нет.

Садков:

- Люди, которые шли по улице, видя вас, все улыбались. Никто не считает ваши деньги. Но улыбались, потому что это вы. Значит, есть какая-то система?

Якубович:

- Я не могу оценивать. Я вижу, но оценить это не могу. Я не очень понимаю, за что. Но мне плевать на то, что происходит за границей. Я был когда-то страшно горд, это может быть, забавно звучит, что в 45-м мы победили. Я был горд тем, что они зубы стирают от злобы и от страха. Не уважали, так боялись смертно. Я себе не очень представляю, на что бы они решились в 46-м году или в 45-м. Я бы хотел послушать любое выступление заграничных граждан, которые сегодня что-то гавкают, словно Моська. Мы просто стали маленькие и слабые, и они это себе позволяют. А когда-то я был страшно горд. Я могу про свою страну говорить все, что угодно. Но если за границей мне кто-нибудь когда-нибудь, я почти весь мир объездил, начинал говорить что-нибудь худое про русских, про Россию, до драки. Перегрыз бы к чертовой матери. И было. И лез в драку. Я очень хорошо помню первый студенческий отряд МИСИ в Германии. Мы жили в лагере эсэсовцев на химии, освобожденных. Какая-то дивизия, «мертвая голова», что ли. Я не помню. Они после отсидки освобожденные. И был наш барак с красным флагом. И каждое утро работа начиналась около пяти утра. В 4.30 мы устраивали линейку. Я тогда был комиссар, я сказал своему приятелю – он был командир – что мы линейки устраиваем? Но когда мы встали, из всех бараков в нас летели бутылки и камни. И мы решили – хрен вам. И стояли месяц, как проклятые. И они нас не взяли. И они боялись выходить, здоровые мужики.

Садков:

- Это какой год был?

Якубович:

- 69-й год. Здоровые мужики, но они боялись к нам выходить. Мы стояли смертно. А потом в 2-3 часа кончалась работа, они нас стали приглашать к себе домой. И мы рассуждали кто, где, с какой стороны воевал. По сегодняшним временам не пошел бы я на линейку. А на что мне надо? Но у меня все равно начинают тлеть уши, когда кто-нибудь начинает про Россию что-нибудь говорить за границей. Но мне уже мало что можно им ответить. Потому что то, что было во мне уважительного, исчезло. А объяснять им, почему тут так воруют, я не могу. Я не могу ответить, почему так воруют. Что я могу сказать?

Садков:

- Хотел спросить, как вас используют или пытаются использовать политические партии? Понимаю, что этот вопрос отпадает сам собой.

Якубович:

- Это очень забавно. Это ситуация поразительная. Когда-то давным-давно, когда я удрал из школы в Сибирь, меня выгнали из школы. Я пошел работать на завод. Мне исполнилось 16 лет. Значит, это было 42 года тому назад. Прошло года 3-4-5. По разнарядке пришел в цех, говорят: вам надо в партию вступать. И я совершенно честно сказал: не пойду я ни в какую партию. Я не стал ничего объяснять. Я сказал, что когда буду похож на отца, тогда вступлю в партию. У меня отец фронтовик. По сегодняшним временам меня вписали в «Единую Россию». Причем, это было, когда еще вообще никого не было. Это был координационный совет. Две партии объединились, я уже не помню, какие. «Единство» и «Вся Россия» или «Наш дом – Россия». И меня вписали в координационный совет ВИДовцы. С тех пор ни один человек ни разу не напомнил мне, что я член партии. Ни разу. Я, правда, не пытался кому-то напоминать. Ко мне время от времени приходила какая-то милейшая женщина и собирала у меня взносы. Я ее спрашиваю: что вы пешком-то ходите, давайте я перечислять буду. Я как-то просил у нее, сколько надо. Она сказала: сколько дадите. Я обалдел. Потому что это напоминало мне паперть у Елоховской церкви. Ну, хоть размер какой? Она сказала: «У нас так все». Я дал, сколько я хотел. Потом был потоп, погорела моя рубашечка вместе с партбилетом. Меня никто никуда не вызвал и не спросил. Пришла тетенька. Я сказал: вот такая история произошла. Она говорит: «Ну, и хорошо». Пришла через месяц и принесла мне партбилет, другой уже. Как-то все это происходит ламинарно. Может быть, я был бы и «за». Я был очень активным комсомольцем. Я страшно любил комсомол. Мне страшно нравилась и целина, и все остальное. Но поскольку ничего не происходит, а мне уже не 15 лет, я себя чувствую замечательно.

Садков:

- Вы ЗИЛ видели в последнее время?

Якубович:

- Нет. Я на Туполеве был. Когда я удрал из школы, пришел к Туполеву работать. А после института я пришел на ЗИЛ. Меня дядька устроил, он там работал в экспериментальном цеху. На ЗИЛе я не был. А на Туполевском я был. Грустное зрелище. Гигантское объединение, славное в мире. Половина территории уже продана. Какие-то дома стоят. В цех зашел, меня даже какие-то работяги вспомнили. Это грустно.

Садков:

- Попытаюсь на веселое перевести. Как вам новые развлекательные форматы? Тот же Ваня Ургант. Смотрите или нет?

Якубович:

- Я телевизор не смотрю вообще. Я всегда за то, чтобы не воевать против. Я всегда за то, чтобы воевать за. Если продолжать этот разговор, я должен предложить что-то. А мне осточертело кормить своими идеями пустых граждан. Они действительно какие-то странные. Эти передачи и не развлекательные вовсе. Есть несколько проектов. Скажем, Андрей Малахов. Андрюша Малахов несмотря ни на что совершенно потрясает меня своей работоспособностью и абсолютно точно соответствует предложенному формату по всему: по манере поведения, по одежде, по общению с залом. Я когда-то с Константином Львовичем договорился, что напишу аналитическую записку по своим предложениям по поводу развлекательных программ. Я составил такую записку. Есть несколько программ, в сторону которых я даже не смотрел. Это, например, Андрей Малахов. Я на самом деле не понимаю, что там можно поменять. И, главное, зачем. Другое дело, что мы можем вылезти за рамки этого разговоры и тогда предложить поднять тематику. То есть, говорить не о таком бытовом, а о чем-то более серьезном. Но это совсем другая история. Я бы не стал говорить о проекте Лены Малышевой. Я просто преклоняюсь. Замечательный проект «Пока все дома» с приложением по поводу усыновления. И ведет себя Тимур замечательно. Я не касаюсь КВНа вовсе. Об этом либо хорошо, либо никак. Это Эверест, это моя молодость. Все остальное время от времени должно быть подвержено некой ревизии. Новостного ряда я не касаюсь. Тем не менее, в новостном ряду смотрите, как строго держат тех, кто ведет новостной ряд. Они одеты, они причесаны. Работает редактура. Я слышу, как они говорят правильно по-русски. Все остальное чудовищно. Я не могу это слышать. Вдруг все стали говорить не «попадают», а «подпадают». Им страшно нравится. Потом все стали ставить глагол в конце слова. Меня это раздражает до крайности. Перестали обращать на главное слово в предложении. Они теряют смысл. Потому что им безразлично, о чем они говорят. Хотите эксперимент? Возьмите секундомер, возьмите любую программу. Интервью. Засеките время. Пятый канал особенно. Я просто поражаюсь. Ведущий говорит больше, чем гость, который к нему пришел в студию. Потому что по идее, по сегодняшним временам этот гость меня вообще не интересует. Меня интересую я. Я сам себе высказываюсь, я сам себе подтверждаю, я сам себе его перебиваю. Он успевает только сказать «да», «нет», и иногда помякать что-то. Футбол, который я когда-то обожал, сегодня два человека вдруг неожиданно ведут футбольный репортаж. Я засек время. 30 минут они говорили обо всем. Они время от времени обращали внимание: «а мог бы, кстати, отдать пас 10-му. Так вот, мы рассказываем вам о том, что когда приходила его мама …» О чем? Люди, которые вели когда-то, я не говорю о Синявском, Маслаченко – они изнутри. Не может быть человек чужеродный по отношению к предмету разговора. Это во-первых. Во-вторых. Конечно, раздражительный факт и для меня лично. Люди, как на сцене. Нельзя прийти с улицы и полезть на сцену, в чем ты ходил по улице. Так не бывает. Иосифа Давыдовича Кобзона никогда никто не видел, сидящим перед концертом. Если Иосиф Давыдович надел концертный костюм, он не сядет никогда, чтобы не дай бог не помять брюки. Если начало затягивается, час – час, два часа – два часа он будет стоять. Это великое уважение к сцене. Но ведь кадр это ровно такое же, требующее уважения. Вы посмотрите, как одеты ребята, которые ведут молодежные передачи. Во-первых, они все вне профессии, еще хуже – они вне ремесла. Во-вторых, что для меня страшно – все ходят, никто не стоит на месте. Человек начинает репортаж. В эту же секунду он начинает куда-то идти. Он все время двигает ногами. Я с тобой разговариваю, не очень себе представляю, что в эту секунду вы встали и куда-то пошли. Смысл?

Садков:

- Не успел … Надо было заготовку.

Якубович:

- Но то, что они перехватили – это же калька. Там репортер начинает от указанного места, которое интересно зрителям, и идет до того места, где зрителям еще более интересно. Здесь они просто ходят вдоль забора. Немножко разболталась, как мне кажется, система. Я думаю, что все равно есть строгость определенная. Система координат это система координат. Поменять ее нельзя. Как известно, самая жесткая система в геометрии – это треугольник. Ибо если вставить в вершину треугольника винтики, он все равно не денется никуда. Как только вы сделали квадрат и поставили винтики в углы, закрепили галочки, начинает двигаться вся фигура. Вот это то же самое. Очень строго держат новостной ряд. И чуть отпустили внимание от всех остальных программ. Повторяю: поглядите, как одеваются те, о ком я сказал. Как Андрюша Малахов, как Тимур Кизяков, как Леша Пиманов, как Александр Васильевич Масляков. Это уважение к профессии. И в этой связи – уважение к зрителям. Как только это отсутствует, эти холодные жабьи глаза, которым все равно, что передавать, немедленно сказывается на моем взаимоотношении. Я кнопочкой беру и переключаю. У меня есть право выбора. Я когда-то, лет 15 назад, придумал одну штуку. Я решил подать в суд на все телевидение вообще. В принципе, на все. По тем временам я всему телевидению 1222 рубля с копейками насчитал. Потому что я требовал вернуть мне деньги за истраченные батарейки. Я все время щелкаю пультом, смотреть нечего, батарейки садятся. Отдавайте мои деньги.

Садков:

- Это акция. Сейчас подпишутся миллионы.

Якубович:

- Ведь то, что я сейчас говорю, исправимо.

Садков:

- Может быть, это болезнь роста?

Якубович:

- Ну, куда же больше расти? Это не болезнь роста.

Садков:

- Сейчас столько каналов.

Якубович:

- Они все, к сожалению, страшно торопятся. Известна великая фраза из великого фильма. Если собрать вместе девять беременных женщин, ребенок не родится через месяц. Я свою дочь, своего сына и свою внучку учу одному: не надо быть первым, надо быть лучшим. Если у тебя даже маленький канал, насколько ты будешь лучше остальных, настолько чаще тебя будут смотреть, и настолько быстрее ты вырастешь. А эта беготня за популярностью и за рекламными деньгами к хорошему не приведет. Все равно ты каналы большие не перебьешь. Да кроме всего прочего, я тут с большим человеком разговаривал из рекламного бизнеса. Худое дело. Реклама начинает раздражать. Она, во-первых, не в то место вставлена, по качеству она резко ниже того продукта, куда она вставлена. В этой связи получается нижеследующее. Идет мой любимый фильм. К примеру, «В бой идут одни старики». И там «Серега, Серега, Серега, командир». «Чарующий аромат кофе «Гранд». Что б ты сгорел со своим кофе «Гранд». Я его в жизни не куплю никогда. И даже если увижу, обойду, потому что ты нарушил мой покой. Я-то на это обращаю внимание. Я поговорил с большими рекламщиками. Уже люди обращают внимание. Уже они начинают морщить брови, говорят: мы хотим, чтобы это было так. Реклама – это продукт. Его надо создавать.

Садков:

- И продавать, когда надо.

Якубович:

- Конечно. Он должен быть хороший.

Садков:

- А вы, кстати, поучаствовали в рекламном ролике.

Якубович:

- Я поучаствовал. Но это был рев. Вы себе не можете представить. До драки, до отказа, до разрыва договоров всяких. Ну, бог с ним.

Садков:

- Огромное вам спасибо.

ПОДПИШИСЬ НА НОВОСТИ

РАДИО «КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА»!