Евгений Ройзман: «Если наркоман рассказывает, что в каком-то реабилитационном центре ему было ужасно, это значит: не давали колоться»
Бышевой:
- Только что закончилась конференция в «Комсомольской правды». Евгений Ройзман у нас в студии – президент фонда «Город без наркотиков», Владимир Ворсобин, наш обозреватель.
На пресс-конференции задавалось очень много вопросов. Но на вопросы не были расставлены акценты. Проверки, которые ведутся сейчас, фонд находится на грани исчезновения.
Ройзман:
- Слухи о нашей смерти преувеличены.
Бышевой:
- На чем основано это давление? Какой формальный повод нашла полиция, следствие для того, чтобы на вас нажать? Они фонд обвиняют в чем?
Ройзман:
- До сегодняшнего момента возбуждено три уголовных дела. У нас бывало 23. Они все безфигурантные. Один алкоголик 40-летний написал заявление на свою 70-летнюю маму, врача о похищении его, 40-летнего сына. И написал заявление на фонд, не понятно, в отношении кого. Побои, не причинившие вреда здоровью.
Бышевой:
- А как побои были нанесены, по его версии?
Ройзман:
- Я не знаю. Второе есть заявление о незаконном удержании, непонятно, в отношении кого. Есть уголовное дело по статье 109-й – причинение смерти по неосторожности путем ненадлежащего исполнения профессиональных обязанностей. Я полагаю, что это дело возбуждено в отношении врачей «скорой помощи». Оно тоже безфигурантно. Пока ничего серьезного нет. Пока это просто шум. Сопротивляемся.
Бышевой:
- Если ничего серьезного нет, почему во всех СМИ, особенно в уральских, есть Ройзман и есть проверки? Везде это проходит. Кому это надо?
Ройзман:
- Когда у фонда проблемы, то СМИ пытается привязать меня к этим проблемам. А когда у фонда какие-то победы, то фонд пытаются не заметить. Это обычная история. Объясняю всем: все проблемы фонда, которые когда-либо возникали с правоохранительными органами, всегда возникали из-за успешной работы фонда против наркоторговцев. Не было других причин.
Бышевой:
- Три дня назад сидела одна из пациенток вашего реабилитационного центра, которая утверждала, что там есть проблемы, что там наказания ущемляют не только личное достоинство тех, кто там лечится, но и нарушают законы. И говорит, что там очень мало вылечившихся. Почему среди ваших пациенток есть несколько человек, которые критикуют вас и фонд?
Ройзман:
- Перевожу с наркоманского на русский. Если наркоман делает заявление и рассказывает, что в каком-то реабилитационном центре ему было ужасно, очень плохо, это значит: не давали колоться. Если наркоман пишет, что его в реабилитационном центре окружали сплошные мерзавцы, негодяи, подонки, это значит, что его окружали ровно такие же, как он сам. И он ничего не сумел им рассказать, ни к чему склонить. Вот и все. Андрей Кабанов, товарищ, один из основателей фонда. Я ему дал прочитать, что пишет какой-то наркоман. Приехал из Москвы. Пробыл у нас какое-то время. И описывает ужасы. Андрей посмотрел, говорит: «Женька, когда я в армию попал в Хабаровский край в стройбат, если бы я на третий день написал письмо домой, то меня весь город приехал бы вызволять. А потом – ничего, нормально. И всю жизнь армии благодарен». Мы же не волшебники. Мы просто даем шанс. Просто кто-то этот шанс использует, кто-то не использует. На любую ситуацию можно посмотреть в разных сторон. Она своим искаженным наркомантским сознанием видит так.
Бышевой:
- Я правильно понимаю, что вы чуть ли не единственная организация, куда можно положить своего больного родственника без его согласия?
Ройзман:
- Вы сейчас слышали вопрос, и мне предстоит в прямом эфире сказать «да». Но я не скажу «да». Привозите, как-то решим. В конце концов, у нас все дают согласие, все это под видео. Каждый знакомится со всеми правилами, пишет письменное согласие.
Бышевой:
- Перед поступлением?
Ройзман:
- Перед поступлением. Чтобы потом не было никаких разговоров.
Бышевой:
- То есть, юридически сейчас все чисто?
Ройзман:
- Юридически за последние три года после дела Егора Бычкова мы эту систему наладили. Каждый, кто у нас есть, дал добровольное согласие.
Бышевой:
- Евгений, я неоднократно бывал в Екатеринбурге. Я знаю, как обстоят дела с наркотиками в этом уральском городе. Она тяжелая. Она была и десять лет назад тяжелая, и сейчас тяжелая. Когда раньше говорили «Ройзман, фонд без наркотиков», такая в голове всплывала картина: наркоман, пристегнутый наручниками к батарее, и таки образом лечится. Слава такая.
Ройзман:
- Послушайте короткую историю, как все начиналось. Когда мы сумели задушить наркоторговлю в город, когда весь цыганский поселок перестал торговать, у нас куча наркозависимых пошли в клиники, потому что деться было некуда, героин взять негде. И к нам в день шли 30-40-50 человек: «Спасите, помогите». А мы не знаем, что делать. Игорь Варов, во время президент фонда, один из основателей, заходит в свой собственный магазин. Смотрит, у него там шнуркуется какой-то наркоман, и хочет что-то украсть. Игорь взял его за шиворот, вывел, говорит: «Хочешь бросить колоться?». Он говорит: «Хочу». Это был Антон Борисов. Он был первый наш реабилитант. Игорь его привез к себе в гараж, пристегнул наручниками в батарее. После чего к нам приехал «Взгляд». Тогда Оксана Панова, шеф-редакатор, была корреспондентом «Взгляда». Она сумела Любимову рассказать про эту ситуацию. Приехал «Взгляд» снимать. В то время у нас вместе с Антоном еще 12 человек. Это были наши первые реабилитанты, пристегнутые, как зайчики. Когда мы раздавали эти наклейки, несколько дней назад раздали 5 тысяч, наших логотипов, пришел Антон, который был пристегнут наручниками к батарее в 99-м году осенью. У него сеть магазинов, он торгует одеждой, у него двое детей, он закончил академию. И просто другой человек. Имело смысл – не имело смысл? Вот вся ситуация. Мы наручниками пользовались года до 2008-го. Почему? У нас был карантин. На карантине постоянно человек 50 народу. Половина судимые. Дерзкие, жестокие. Надо же понимать, что такое наркоман в свободном доступе. Конечно, мы использовали наручники. Попробуй без наручников. Они то заложников возьмут, то начинают крючки глотать. Мы всего насмотрелись. А потом мы сумели сделать без наручников. По периметру каждый шаг видим, на мониторы выводится. Сумели справиться.
Вот наш логотип. У меня спрашивают, почему дельфин? Я сказал, что это единственное морское животное, которое акул не боится. Позитивный, добрый символ. У нас вообще было очень тяжело. Многих родители привозили в багажниках, притаскивали на цепях, на веревках. Причем, родители шли в тот момент, когда из дома вытащен телевизор. Когда из дома утащили золото, деньги, телефоны – это полбеды. И для всех было последним сигналом, когда из дома унесен телевизор. И тогда они уже шли к нам. С каждым работали, с каждым разговаривали. В первое время была война настоящая, очень тяжело было. И режим был гораздо жестче. Но у нас все первые выпуски успешны, они не колятся. Среди наших выпускников куча директоров заводов, в администрации города работает, свои фирмы у людей. Самые успешные сразу отходят в сторону. Мне говорят: «Пусть ваши реабилитанты расскажут». Человек, который сумел из этого круга выйти, не будет лишний раз говорить. Единицы, кто готов говорить. Допустим, ты врач кожно-венерологического диспансера. К тебе приходят и говорят: «Ты лечил людей от гонореи, сифилиса?». Ты говоришь, да. «Пусть они придут и все это прилюдно расскажут». Иди, найди. А это в сто раз позорнее.
Звонок Олега из Екатеринбурга:
- Евгений занимается не только наркоманами, но к нему обращаются люди с различными проблемами. Я по просьбе девушки-инвалида обратился в фонд Евгения и остался неудовлетворен. Нас пригласила адвокат. Девушку-инвалида обманул бывший помощник прокурора на 100 тысяч с ремонтом автомобиля.
Ройзман:
- Я буду в городе завтра. Ко мне подойдите. Посмотрим, что можно сделать.
Ворсобин:
- Я слышал мнение некоторых наркологов: без желания пациента вылечить его невозможно. Это так?
Ройзман:
- С желанием вылечить в сто раз проще. А что ему желать? Деньги у родителей берет, возле матери живет, мать деньги дает. Он кайфует. Что ему желать? Ему нормально. Поэтому желание возникает очень редко и очень не у многих. Правильно наркологи говорят: у них 2-3 человека. А у нас их находится одновременно до 250. Понятно, что когда они попадают в жесткий режим, в мужское общежитие, он колоться начал в 12 лет, а попал к нам в 25, он тяжелее шприца ничего в своей жизни не держал. И вдруг с удивлением обнаруживает, что ему надо что-то для себя постирать, что чистые простыни не берутся ниоткуда, а их надо стирать. Что нужно три раза в день на 120 человек приготовить. Нужно быть на стройке, потому что у нас есть еще домашние животные. Что-то надо делать. И для него это, конечно, шок.
… Кстати, половина взрослых наркоманов живут именно с мамами. А для тех, кто слушает, скажу, что самый частый случай, когда парень становится наркоманом, запомните, когда парню 12, 13, 14, 15 лет и в это время из дома уходит отец. И в семье появляется другой мужчина. Самый частый случай, когда парни становятся наркоманами. Это просто из статистики, из личного опыта.
Бышевой:
- Вопрос по статистике.
Ройзман:
- Еще про наркологов, которые говорят, что нужно желание и так далее. Представляете, если он бьет свою мать каждый день! Смертным боем! Отнимает у нее все деньги. Если он отнимает у бабушки своей пенсию, чтобы колоться! И что ждать, пока у него желание-то появится?
Бышевой:
- Вы сейчас говорите, что они явно без желания приезжают, их привозят. И при этом вы говорите, что при поступлении они чего-то подписывают…
Ройзман:
- У Фонда такое имя. Когда попадают в Фонд, все понимают, куда попадают и что… Вздыхают глубоко, я со многими разговариваю. И нормально подписывают. Идут и ложатся. И тога появляется шанс. Главное, как ты сможешь поговорить.
Бышевой:
- У нас очень много телефонных звонков.
Мы сейчас говорим не только про Екатеринбург и Урал, где вы работаете. Давайте послушаем нашего слушателя. Алло!
Звонок, Михаил:
- Добрый день! Я хотел бы сказать спасибо Евгению за то, что он делает. За вашу работу. За работу вашего Фонда. Это не подставной звонок. Я слушаю передачу…
Евгений, спасибо вам! И не сдавайтесь.
Ройзман:
- Спасибо вам!
Бышевой:
- О проблемах, с которыми пришлось столкнуться на прошлой неделе. Все вот эти налеты СОБРа и так далее.
Ворсобин:
- Противостояние к полиции, к федеральной власти. Даже дошло до того, что Прохоров пострадал немного из-за вас тоже, когда вступился за вас. Он пожертвовал своим лидерством в партии, потому что сказали: или Ройзман, или партия. Откуда у вас такие отношения и с федеральной властью, и с правоохранительными органами?
Ройзман:
- Для меня очень интересная ситуация. Я многих из тех, кто во власти, знаю лично. Я работал в правительстве РФ. При правительстве была комиссия по борьбе с наркотиками. И я единственный депутат Госдумы, кто туда входил. Там были все первые лица. И когда они со мной встречаются в коридорах, в кулуарах, мне все жмут руку, говорят: «Женя, молодец! Поддерживаем! Давай!». Но официально это вслух не говорят. Нет проблем. Я переживу.
Проблема борибы с наркотиками – тема очень конфликтная. Чтобы бороться с наркотиками, всегда надо называть вещи своими именами. Если ты обтекаемо как-то, ездишь на заднице, что-то не договариваешь, ничего у тебя никогда не получится. Как только начинаешь называть вещи своими именами, сразу заходишь в конфликт. Мы свою страну знаем. Так было всегда. Но мы к этому уже привыкли.
Ворсобин:
- Получается, что на федеральном уровне есть наркотическое лобби?
Ройзман:
- Не считаю. Когда говорят, что руководство, что-то это… Вообще ничего нет! Больше скажу. Причина такой разнузданной наркоторговли – это даже не коррупция. Это патологическая лень, нежелание и неумение работать. И, конечно, бездействие власти.
Есть какая-то коррупционная составляющая. Но не основная на сегодняшний день.
Ворсобин:
- Почему же вас не любят так на региональном и федеральном уровне?
Ройзман:
- Что вы мне говорите, что меня не любят! А у меня такое ощущение, что все любят! Я иду по городу, и со мной через человека здороваются. Звонят, когда надо. Подъезжают. Просят о помощи.
Ворсобин:
- Официальные лица.
Бышевой:
- Давайте уточним. Кто любит и кто не любит Ройзмана – это отдельный вопрос.
Ройзман:
- Подождите! Меня не любят таджики-наркоторговцы, цыгане-наркоторговцы. Меня не любит коррумпированная милицейская верхушка. А со всеми остальными мы работаем! И с полицией работаем! Пять тысяч операций, они в основном с полицией. Часть с госнаркоконтролем. Часть с ФСБ, часть с транспортниками. В основном с полицией. Все добрые люди хорошо относятся.
Бышевой:
- История с полицией. Екатеринбургской. Я читал в Фейсбуке ваши посты, в ЖЖ, где вы пишете, что пришла московская верхушка и все в Екатеринбурге изменилось.
Ройзман:
- Да. Друзья, рассказываю. Совершенно неожиданно… У нас был начальник ГУ МВД по Свердловской области Михаил Александрович Никитин. Он пришел к нам с Сахалина, а сам, видимо, питерский. Потом он был начальников уголовного розыска России. Вот как он пришел, мы встретились. Он спросил, что мне надою Я сказал, что работать. Он сказал: работайте. И у нас были самые лучшие показатели. И именно в его времена мы задушили практически… ФСБ, ГУВД Свердловской области, Фонд «Город без наркотиков», ФСКН, транспортники – это было соревнование между спецслужбами. Задушили полностью торговлю героином. Таджики стали город объезжать.
А потом он ушел. К нам зашел такой Бородин, которого вытеснили из Москвы. И с ним 70 сотрудников правоохранительных органов из Москвы. Это пришли совсем другие люди. И создалось впечатление, что они пришли не работать, а что пришли зарабатывать. И весь город это почувствовал.
Я здесь родился и вырос. И кто мне запретит говорить то, что я вижу!
Ворсобин:
- А есть поддержка среди жителей в этом вопросе?
Ройзман:
- Конечно.
Ворсобин:
- Как вы консолидируете людей Екатеринбурга на борьбу, если можно так сказать, с правоохранительными органами?
Ройзман:
- Это не борьба с правоохранительными органами. Это борьба с мерзавцами в правоохранительных органах.
Ворсобин:
- А какая позиция Москвы? Кремля? Я вам сейчас упомянул историю с Прохоровым. И вот откуда мое слово «не любят». Они не хотят вас пускать в политику на федеральном уровне – это уже всем ясно. Но вот почему они смотрят на то, как вы в одиночку боретесь с…
Ройзман:
- Почему в одиночку?
Ворсобин:
- Скажем так. Почему федералы… Они должны быть заинтересованы в том, чтобы ваш город был без наркотиков.
Ройзман:
- Слушайте, у федералов есть куча своих проблем. Знаете… Нам не мешают, и уже хорошо. Потом, в вопросах об отношениях с Кремлем… Вы же знаете, в Кремле много башен. Вот. И, я к власти отношусь, как к переменам погоды. Сегодня дождь, завтра снег, а послезавтра солнышко. Они приходят и уходят. А мы остаемся. Мне здесь жить. Это моя страна. Чего я за этим процессом буду наблюдать! Мне есть, чем заняться.
Бышевой:
- Проблемы вокруг Фонда есть. Правильно?
Ройзман:
- Они есть. Проблемы достаточно серьезные. Пытаются что-то высосать все время.
Ворсобин:
- Что пытаются найти те люди, которые к вам вламываются?
Ройзман:
- Сейчас по действиям я вижу, что действия полиции, действия прокуратуры, не говорю о Следственном комитете, те более объективно работают… А действия полиции и прокуратуры – сделать все возможное, чтобы Фонда больше не было. Это я говорю, потому что все анализировал, видел, понимал. Но у них ничего не получается. Мы не спрашивали ни у кого разрешения, когда начинали. Поэтому нас никто не может закрыть. Мы не брали лицензию на эту деятельность, поэтому у нас никто ее не может отнять. Никто никогда в России никому не сможет запретить спасать утопающих, тушить пожары, бороться с наркоторговцами.
Ворсобин:
- Почему такие фонды не создаются по всей стране?
Ройзман:
- Нет, у нас в Ангарске очень сильный у Саши Шумилова. Еще были попытки. Люди пытаются. Но это очень сложно. Думаю, что в ближайшее время мы сделаем именно отделение Фонда в Москве. Думаю, что мы будем здесь представлены.
От людей зависит… Знаете, во «Взгляде» работал журналист Андрей Кирисенко, который сейчас лучший стрелок России. Так получилось. И когда мы отработали первые полгода, война идет настоящая… Он мне говорит: «Женя, а ты не понял, что это на всю жизнь?». А я-то думал, что мы сейчас войну объявим и победим! Этих вышибем, а тут закроем! И все. Он говори: «Все. На всю жизнь». И вдруг до меня дошло, ага, похоже, это так.
Бышевой:
- Вы сказали, что есть война. Когда идет война, есть враги. И врага надо знать в лицо. Иметь методы борьбы с ними. Мы говорим о методах борьбы с болезнью, но есть еще люди, которые создают проблему. Наркоторговцы. Как с ними надо бороться в нашей стране?
Ройзман:
-Объясняю всем. Фонд «Город без наркотиков» - это было народное восстание против наркоторговцев. А сейчас вы удивитесь. Ни разу в жизни нам не сопротивлялись наркоторговцы. Ни разу Эпизода не было. Они пели, плакали… Убегали из города, садились в тюрьму. Но они никогда не сопротивлялись.
Коррумпированная милицейская верхушка или коррумпированные сотрудники милиции, полиции, которые получали деньги, которые сами торговали наркотиками. А наркоторговцы не сопротивлялись. Так что вот где корень.
Ворсобин:
- Я помню даже номер пейджера 002 в свое время.
Ройзман:
- 002 – абонент без наркотиков. У нас до сих пор более 70 тысяч сообщений на пейджере.
Ворсобин:
- Получается какая-то демоническая картина. Я представляю себе полицейских, у которых есть дети, родственники. И они приезжают в чужой город и пытаются, как я понимаю из ваших слов, крышевать наркоиндустрию в городе. Я правильно понимаю?
Ройзман:
- Им нет никакой разницы, с чего получать деньги. Вот это московский подход. У нас была коррупция там, коррупция там, но у нас никогда это не было структурировано. У нас ни один начальник на оперативке не сказал бы: с каждого карьера по 200 тысяч, с каждой ямы. У нас бы ни один начальник на оперативке не сказал, что начальство надо взбадривать. У нас не было такого никогда. У нас в 100 раз чище была милиция. Пытаются ввести какие-то московские порядки.
Ворсобин:
- Московские или российские?
Ройзман:
- Это московские порядки. Потому что такой коррупции, как в Москве, нет нигде. Для провинции вот такой системной коррупции просто нет. Люди не представляли, что милицейский начальник может сказать на оперативке, чтобы деньги все несли. У нас не было такого никогда. Это принесено именно из Москвы, это такая зараза расползается.
Бышевой:
- В Екатеринбурге есть Ройзман, который борется...
Ворсобин:
- Со всеми практически.
Ройзман:
- Нет-нет, друзья, я не со всеми.
Бышевой:
- Он борется с проблемой. Вокруг проблемы есть еще подпроблема. Вот есть наркомания, есть больные, есть коррумпированные полицейские, есть продавцы. А что в других городах? Мы ничего не слышим про Новосибирск, Краснодар.
Ройзман:
- Про Новосибирск выложили ролик в интернете. Там просто все сошли с ума. Выложили зимой ролик, когда наркотиками торгуют в открытую, когда все про это знают. Да там местный начальник Госнаркоконтроля, все взрыли, сказали, что все это подставное, что это госдеп им эти картинки показывает.
А что Краснодар? Там жуткая ситуация. В Сочи получше, там хорошая ситуация, а в Краснодаре ситуация тяжелая. Везде разные виды наркотиков. Но я вам скажу, чтобы было понятно. Там, где работают, наркотиками не торгуют. Торговля наркотиками возможна только при покровительстве полиции или при попустительстве полиции.
Ворсобин:
- То есть главное – не доступность наркотиков, а главное – коррупция? Распространяют наркотики, по сути, не сами наркоторговцы, а чем коррумпированнее город, тем больше там расцветает…
Ройзман:
- Конечно. Но бывает другое. Бывает, что просто спят люди. Не пришел какой-то один сотрудник и не сказал: вы что, давайте работать, давайте сопротивляться. Я видел ситуации, где в подразделении… У нас в ФСБ было подразделение. Просто бухали с утра до вечера и вообще ни хрена не работали. Пришел парень, Коля Антонов, выпускник истфака, полковник. У него 5 человек офицеров, все русские, все с высшим образованием, все непьющие. Там даже курящих не было. Они как начали работать. И все за ними были вынуждены тянуться. Они впятером такой гигантский объем работы сделали. И у нас фээсбэшников зауважали все. Получилось. Такой заслон, там все таджики выли. И все были вынуждены тянуться за ними, все спецслужбы. Это зависит от человека.
Или транспортная полиция.
Ворсобин:
- Или от системы?
Ройзман:
- От конкретного человека. Система сгнила. Когда появляется один честный, серьезный человек, он вокруг себя может выстраивать. Но есть одна проблема. Система выдавливает порядочных. Если система коррумпирована. У нас транспортники столько лет работают в полную силу, просто красавцы. Фээсбэшники как начали работать, все увидели, как можно работать. В милиции создали подразделение. Просто красавцы, очень сильно работали. Сейчас нарушилось. Сейчас эта московская команда пришла. А зарабатывание денег никак не коррелируется с раскрытием преступлением.
Ворсобин:
- Вам хороший вопрос задали на пресс-конференции. Какой бы вам пост, и что бы вы на этом посту сделали, чтобы во всей России искоренить эту проблему? С чего бы вы начали?
Ройзман:
- С чего бы я начал? Вот мы сейчас создали «Страна без наркотиков», эта организация у нас в фонде. Мы по всей стране раскидали наш телефон.
Ворсобин:
- Какую бы федеральную структуру вы сделали, что бы вы изменили на федеральном уровне?
Ройзман:
- Я объясняю. Вот народное начинание, «Страна без наркотиков». Телефон для всех 8-953-0000-953. Просто сбор информации от населения. И мы получаем информацию, начинаем работать с прокуратурой, силовиками на местах, по телефонам звоним в ГУВД, заставляем принять сообщения о совершении преступления. И оно шевелится, работает, движется. У нас сейчас так выстроена вертикаль власти, ты можешь изобретать все, что угодно, но пока головой не кивнули сверху или бровью не повели, оно не зашевелится. Но чтобы запретить хождение курительных смесей, нужно было с Аркадием Мамонтовым сделать фильм целый, чтобы его посмотрел Путин, после чего позвонил Добродееву, запросил материалы. И только после этого через несколько дней запретили курительные смеси.
Ворсобин:
- Я хочу понять, как перестроить всю эту систему, чтобы это решали не общественники, альтруисты и активисты, а это было на государственном системном уровне.
Ройзман:
- Объясняю, как это сделать на государственном системном уровне. Просто честно работать. Каждый должен делать свое дело честно, работать и понимать, что от него зависит. Страна такая, сам не делаешь - никто не сделает.
Бышевой:
- У нас есть телефонный звонок.
Звонок, Валентин, Екатеринбург:
- Мне 36 лет, в свое время, когда мне было 16, я был наркоманом. Правда, колоться я бросил сам, тогда еще фонда не было. Я вам хочу сказать одну вещь. Люди-человеки, вы можете по-разному относиться к Ройзману, но на сегодняшний день в моем городе Ройзман это единственная защита. Я не знаком с Женей Ройзманом, я был знаком с Назиром Салимовым, но я точно знаю, что в моем городе по крайней мере есть хотя бы один человек, кто этим руководит и кто с этим борется. Мое личное мнение, что даже не нужно давать ему никаких должностей, он на своем месте. Поверьте мне, он делает свое дело. Да, есть проблема. Еще раз говорю, можно неоднозначно относиться и к Ройзману, и к Фонду, но результат налицо. Наркоманы действительно страшные люди. Говорю как знающий человек.
Ройзман:
- Валентин, спасибо за добрые слова. Для тех, кто не знает, Назир Салимов был начальником отдела по борьбе с наркотиками Чкаловского РУВД. Был обласкан всем начальством, потому что у него везде шашлык-машлык, стол накрыт, денег занести. Раздавал в своем кабинете по 1,5-2 килограмма героина в месяц. Все цыгане платили ему, и он считался лучшим. Потому что он делал самые лучшие показатели, торговали в каждом доме, строили 3-этажные особняки. Но, в конце концо, фээсбэшники его треснули с поличным. Это был наркоторговец, которому мы в лоб говорили: ты торгуешь наркотиками. Он подавал на нас в суд, выигрывал, а мы снова говорили: ты торгуешь наркотиками. И, в конце концов, мы добились того, что его закрыли.
Ворсобин:
- Вы на пресс-конференции сказали, что, возможно, будут митинги в защиту Фонда. Действительно ли это так? Сколько людей вы планируете вывести, если собираетесь? И как вы относитесь вообще к тому, что многие утверждают, что вы все-таки занимаетесь исподволь политикой, и вас причисляют к «оранжевым», белоленточным, к Болотным?
Ройзман:
- Послушайте, вот я перед вами сижу. Это моя страна, мне нет разницы, какой флаг у людей, главное, чтобы люди были честные и порядочные. Для меня политика какая-то – только инструмент. Меня в 2003 году, когда разгромили женский реабилитационный центр, просто катком ехали. И были установки на мое физическое уничтожение. Мне пришлось пойти в Государственную Думу. Мы с Андреем Кабановым сидели в камере, и решение приняли в Кировском. В камере сидели на полу в уголке. Сели, посоветовались, он говорит: Женька, иди в Думу, потому что они нас просто убьют. И я пошел в Думу и стал депутатом Государственной Думы.
И для меня политика на тот момент была инструментом для выживания Фонда. Я сделал несколько законом серьезных, я работал в полную силу. У меня люди идут сейчас по инерции, 30-40 человек в день, потому что у меня всегда была приемная, и люди шли ко мне. Для меня политика только инструмент. Я общаюсь со всеми, мне нет разницы, в каком лагере человек – страна-то одна. Если человек порядочный, я буду с ним общаться. Поэтому в чем меня обвинять? Вот он, я. Есть вопросы – задавайте.
Ворсобин:
- У вас была мысль отказаться от списка «Правого дела», чтобы не причинять столько проблем Прохорову, который дал вам слово?
Ройзман:
- Там ситуация даже не моя, она Прохорова. Прохоров повел себя по-мужски. Он стал заложником ситуации. Мы с ним сели, я говорю: Михаил, я могу отойти в сторону, у меня амбиций нет, но я отойду в сторону, скажут, что Прохоров Ройзмана слил. А он говорит: нет, мне уже принципиально, или мы вместе с тобой пройдем, или вместе выйдем. Прохоров вел себя совершенно по-мужски.
Ворсобин:
- Сейчас вы заявили, что готовы войти в его партию. А не боитесь, что эта история может повториться?
Ройзман:
- Всякие истории могут повторяться. Что я буду делать поправки на ветер, на вращение земли? Выбрал дорогу, не сворачивай.
Бышевой:
- Евгений, как вы считаете, ваши методы, которые вы проповедуете в Фонде «Город без наркотиков», для вас самого больше жестокие или все-таки справедливые?
Ройзман:
- Послушай, когда ты работаешь с людьми… Я же там бываю каждый день, я там всё вижу. Кто-то, может быть, пробовал справиться с одним наркоманом, когда он выносит мозги всей семье, когда он вытаскивает всё из дома, когда он бьет родителей. Вы попробуйте справиться с одним. А у нас в одном реабилитационном центре в среднем всегда было 120, а в другом до 150 доходило. Попробуйте. Со стороны не справится никто. Справиться они могут только внутри, между собой. Там точно так же, как в армии, только у нас нет дедовщины такой, потому что мы там бываем. Моя задача, чтобы из них вырастали люди, которые способны быть справедливыми, которые способны быть добрыми, которые бы понимали, что их спасли, их вытащили из дерьма, они стали людьми, и их задача на всю жизнь – помогать другим. Вот как выстроена система.
Фонд не обещает никому чудес. Самое главное, когда наркомана выдергивают, от наркотиков отделяют, у него возникает в жизни пауза, которой, возможно, у него не было никогда. И каждый день, проведенный без наркотиков, что-то добавляет к его шансу, а следующий день еще что-то. Мы отличаемся от всех государственных клиник, от наркологических кабинетов. У нас колоться невозможно внутри, у нас невозможно пронести наркотики. Это наша задача номер один, чтобы там не было наркотиков. Все, кто сталкивался с государственными клиниками, знают, что там колются прямо внутри.
Каждый день, проведенный без наркотиков, что-то прибавляет к шансу. Вот вся система. Отношения выстраивают внутри. Но у нас в 100 раз мягче.
Бышевой:
- У нас есть телефонные звонки.
Звонок, Антон, Екатеринбург:
- Хотел высказать пару комментариев. Вчера на радио «Комсомольская правда» у нас в городе такой опрос был: кому бы присудили звание почетного гражданина Екатеринбурга? С большим отрывом победил Ройзман. То есть общественная поддержка в городе Евгения и фонда есть.
Второй комментарий – насчет методов. Когда говорят, что эти методы слишком жестокие и т.д., это говорят те, кто, по-видимому, никогда не видел наркомана, не сталкивался с ним бок о бок. А с точки зрения родственников, которые своего ребенка или родственника сдают в этот фонд, они просто отдыхают месяц, два, полгода. У них нормальной жизнь становится, пока этот человек там лечится. Вылечится или нет, это уже третий или четвертый вопрос. С точки зрения родственников, которые сдали в эти фонды, - они очень нужны населению. Так что поддержка всего населения Урала и уже по России у Ройзмана очень велика.
Ройзман:
- Спасибо за добрые слова. Мне приятно.
Ворсобин:
- Кстати, сейчас местные власти вроде собираются открыть государственные лечебницы, как бы в пику вашей организации. Как вы думаете, получится у них, и чем они будут принципиально отличаться от вашего фонда?
Ройзман:
- Пока никто не представляет, с чем они столкнутся. Кроме главного нарколога области. Он на самом деле держится за голову. Объясняю. Часть реабилитантов у нас именно по рекомендациям наркологов. Потому что люди вообще не знают, куда пойти, и главный нарколог говорит: вам сейчас только Фонд поможет, мы ничего не можем сделать.
Но я скажу так. Затея эта для меня выглядит нелепой, хотя и доброй, несвоевременной. Потому что это некрасиво, когда по нам едут катком, а одновременно заявляют. Но я считаю (обращаюсь и к губернатору Свердловской области, и ко всем наркологам, кто будет в программе участвовать), вот вы спасете одного человека, я вам в ноги поклонюсь, а десять спасете, скажу, что вам надо памятник поставить. Работайте, дерзайте.
Бышевой:
- У нас очень много телефонных звонков. Есть звонок из Германии.
- У меня вопрос не столько к господину Ройзману, сколько к ведущему. Огромная просьба эту тему не бросать, тему борьбы с наркотиками, тему фонда Ройзмана, и продолжить ее. Но только коснуться уже не подпроблем, а надпроблем. Дело в том, что у честных медиков тоже есть своя проблема. Если вы спросите, то они тоже расскажут на всю страну. Они как представители официальной медицины сами связаны по рукам и ногам. Это они к батарее наручниками прикованы. Представьте себе, вот к врачу приходит молодая женщина и говорит: у меня дома лежат уже готовые шприцы. Как только я приду домой, я отравлю себя, потому что не хочу жить, родители меня не помогают, учителя не уважают, и у меня несчастная любовь. Если к врачу приходит такая пациентка, он не только имеет право, но и обязан надеть на нее смирительную рубашку, чтобы обезопасить девчонку от самой себя.
А теперь представьте себе, такая же девочка приходит к такому же врачу и заявляет: у меня дома лежат шприцы, и как только я приду домой, я введу все это себе в вены, но только потому, что я хочу колоться. И в этой ситуации, если врач пытается девочку спасти от самой себя, он подсуден, он поступает неправильно. Смогли бы вы в следующий раз пригласить на передачу юристов и медиков, которые обсудили бы проблемы…
Ройзман:
- Вам огромное спасибо, очень грамотно подсказали. У нас врачи-наркологи находятся в идиотской совершенно ситуации. Вот они как раз понимают больше всех. Но у нас нет закона о принудительном лечении. И у нас наркоманы, как правило, содержатся в клиниках, в психушках есть отдельная палата для наркозависимых. Они туда ходят, приходят, уходят, сбрасывают дозу, чтобы комфортнее колоться, и колются прямо там. И об этом знают все наркологи. Удержать они их не могут, потому что нет закона о принудительном лечении.
Я был свидетелем, как в 2005 году председатель правительства дал задание всем заинтересованным ведомствам (Минздраву и Госнаркоконтролю) разработать закон о принудительном лечении, который, кстати, есть во всех без исключения цивилизованных странах, даже более чем демократичных, таких как Швеция. С места ничего не стронулось.
Ворсобин:
- А почему, как вы думаете?
Ройзман:
- Во-первых, это достаточно сложная работа. И потом, если ты принимаешь закон о принудительном лечении, ты должен разворачивать сеть реабилитационных центров. Это вложения, это деньги, это должно быть какое-то понимание. А система ЛТП разрушена, заново непонятно что делать. Но без закона о принудительном лечении ты ничего не сделаешь вообще. Все страны выходили из наркокатастрофы одним и тем же способом. Создавалось мощное полицейское давление для наркозависимых. Сначала начинали вышибать наркоторговцев, работали активнее, создавалось полицейское давление для наркозависимых, вводился закон об уголовной ответственности за употребление, который у нас раньше в России был и оказался очень мощным барьером на пути начинающих и молодежи.
Закон об уголовной ответственности за употребление наркотиков. На одной стороне начинают их давить, а на другой стороне открывают ворота - медико-социальную реабилитацию. На одной стороне надавили, и они все пошли лечиться. Все страны так сделали. В Америке вот такая практика наркосудов. Задержанный за небольшое преступление, связанное с наркотиками, имеет право выбрать: идти в тюрьму или идти лечиться. Выбирает лечиться, и все у них нормально получается.
Ворсобин:
- А среди врачей есть оппозиция такому методу?
Ройзман:
- Среди врачей есть оппозиция следующая. Те, кто пытается в Россию завезти метадоновую программу… В мире перепроизводство метадона, и здесь есть ряд врачей, которые лоббируют. Называется это заместительная терапия, но на уровне правительства, на уровне Госнаркоконтроля сказали, что Россия по этому пути не пойдет. Если только вводят заместительную терапию.
Ворсобин:
- А какой-то путь уже выбран у России?
Ройзман:
- Пока Россия не будет пользоваться заместительной терапией. Заместительная терапия превращает наркомана в растение. У него шансов больше нет.
Бышевой:
- У нас есть телефонные звонки.
- Начальник управления информации Главного управления МВД России по Свердловской области полковник Валерий Горелых. Евгений, как вы можете объяснить тот факт, что свердловская полиция после отказа работать по вашим сомнительным правилам в борьбе с наркобизнесом в 3,5 раза увеличила показатели изъятия наркотиков на Среднем Урале? И о какой правде вы говорите, если в подконтрольных вам СМИ категорически запрещено говорить о вас с критической точки зрения?
И еще один вопрос. Как вы можете объяснить вашу правду, рассказывая о последнем обыске на территории так называемого реабилитационного центра в поселке Сарапулка, когда вы выгоняли на ночь глядя большое количество пациенток своих? Вы не пригласили туда ни одного правозащитника, ни одного журналиста из средств массовой информации, а потом преподнесли на протяжении двух недель, что вас штурмуют и захватывают. Ответьте, пожалуйста, на эти вопросы.
Ройзман:
- Сейчас в эфире был Валерий Горелых, на мой взгляд, патологический врун, у которого задача – прикрыть задницу своему собственному начальству. Показатели по сбыту упали в 3,5 раза. Пойдите, накосите сена и осыпьте его чем-нибудь, и поднимете показатели еще не так, и все это знают. Мало того, прокуратура поймала свердловскую полицию с беспрецедентной фальсификацией. Фальсифицировано было чуть ли не 4 тысячи уголовных дел. Еще раз говорю, потому что зарабатывание денег и раскрытие преступлений между собой не коррелируются никак. Невозможно зарабатывать деньги и раскрывать преступления.
По реабилитационным центрам. Да, были захваты, были совершенно откровенные, непонятно зачем… Где находятся 13 девчонок, для чего врывается СОБР в масках, для чего долбят кувалдой в дверь? 13 девчонок. А что, без СОБРа никак не получается?
Еще один момент. Сейчас прозвучало совершенно откровенное вранье, что свердловская полиция перестала работать с Фондом. У нас за последнюю неделю было 25 операций именно с полицией. Это просто Валера Горелых про это не знает. Мы продолжаем работать, как и работали. И то, что сейчас пытается ГУ МВД, еще раз говорю, просто прикрыть задницу собственному начальству.
Ворсобин:
- Там была реплика по поводу того, что вы выгоняли пациенток в лес, и то, что не пускали правозащитников. Как вы это прокомментируете?
Ройзман:
- Послушайте, у нас Татьяна Георгиевна Мерзлякова, уполномоченный по правам человека, постоянно бывала на женском. Все журналисты бывали на женском. Как я могу выгнать кого-то в лес? А то, что сейчас пытаются представить, это очень просто. Я приехал сам лично в реабилитационные центры и сказал: ребята, ситуация у нас такая, теперь у каждого из вас есть шанс, у вас есть возможность самому определить дальнейшую жизнь. Предлагаю: все, кто хочет остаться, останьтесь, и я буду принимать участие в судьбе каждого из вас, личное участие буду принимать. Кто хочет уйти, идите, все люди свободные, никаких претензий. Потому что сейчас будут штурмы и захваты. Поэтому у вас есть возможность… Сейчас принятое решение определит всю вашу дальнейшую жизнь. Часть ушла, часть осталась. Те, кто ушли, их захватили. Они уезжали у нас на двух «ГАЗелях», их захватили и заставляли писать заявление на Фонд. Вот и вся история.
И еще раз говорю, всё, что я сказал так, я готов и Валерию Горелых, и его начальникам сказать в лицо, с цифрами.
Бышевой:
- У нас есть телефонный звонок.
- Я сам из Татарстана. Евгений Ройзман молодец, конечно, в целом мы его, в общем, поддерживаем. К сожалению, мало таких примеров во всей России. Екатеринбург и область, они молодцы, борются. А у нас в Татарстане…
Единственное, в чем я не согласен с ним. О говорит, что в Москве коррупция большая, а в регионах она поменьше. Очень много в регионах тоже. И вот последний пример. Наш министр внутренних дел. Вы сами знаете, за что его уволили. А он сейчас стал вице-премьером в Татарстане.
Гусь-Хрустальный – то же самое, там была милиция замешана в этом ЧП. То есть примеров очень много по стране. А то, что он делает, молодец, удачи ему. И ребятам, которые его поддерживают.
Бышевой:
- Пришла информация по поводу голосования. 99% голосов поддерживают вас, а 1% говорит, что ваши методы борьбы неправильные.
В любом случае, Евгений по-своему решает проблемы, его методы имеют место быть или не имеют места быть, решать тем, кто болен, или родственникам. Но голосование говорит о многом. Евгений, что можно пожелать людям?
Ройзман:
- Друзья, вот наша наклейка. Она есть в интернете или на Белинского, 19, у нас в фонде. Это наша эмблема. Запомните телефон 8-953-0000-953. Если вы знаете, где торгуют наркотиками, если вы знаете, где полиция имеет к этому отношение, скидывайте нам информацию, мы будем отрабатывать. Меня, если что, по этим телефонам тоже можно найти. Пожалуйста, поймите, это наша страна, другой у нас не будет. И все, что мы не сделаем сами, за нас не сделает никто. Вот и всё. Удачи вам, огромное спасибо за поддержку и добрые слова.
Бышевой:
- Евгений, вы чего-нибудь боитесь?
Ройзман:
- Знаешь, если честно, я боюсь клеветы. Пожалуй, и всё. Чего может человек в своей стране бояться?
Ворсобин:
- А чего бояться клеветы? Это же неправда.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Девушка, сбежавшая из центра Ройзмана: «Если наркоман хочет дальше колоться - оставьте его в покое. Пусть сколется и умрет»
Гриневская:
- Как я оказалась в фонде «Город без наркотиков», я не знаю. Они каким-то образом хотели мне помочь, не знали, как это сделать. Добровольно не получилось, решили не добровольно. Меня обкололи, через неделю я очухалась за 2 тысячи километров в городе Екатеринбурге. >>Читать далее<<