Леонид Якубович: «У меня вся жизнь на форсаже»

Леонид Якубович: «В какую-то секунду я понял, что у меня и у очень многих людей вся жизнь на форсаже. Вот это мгновение максимального усилия и – тогда жизнь. А до этого не жизни, ничего. Все остальное вялое существование, как жвачка».

Гость – телеведущий, актер, сценарист, продюсер Леонид Якубович. Ведущий – композитор, заслуженный деятель искусств РФ Григорий Гладков.

Гладков:

– Все мы родом из детства. В детстве наши воспоминания, наши друзья, наши первые победы и поражения, родные. И в детстве наши песни, музыка и стихи. Наша первая любовь. «Песни нашего детства» называется наша программа. И гость сегодня Леонид Якубович. Ты где жил? В Москве?

Якубович:

– Здрасти! Я жил на улице Чкалова. Угол Чкалова и Казакова, который ведет к театру Гоголя. У нас была потрясающая коммунальная квартира, сейчас там банк какой-то. Это легендарный дом великого миллионщика, известного на Москве Шмакова. И он построил доходный дом. А мы жили в его квартире, 16 соседей. Мы жили в его кабинете, разделенном на перегородочки. Бабушка, дедушка, папа, мама и я, тетя, дядя и сестра. Это было славное детство. Рядом был институт физкультуры. И мы занимались во всех секциях, которые только существовали. А если еще идти по Покровке, дом-комод знаменитый, в котором были кружки. Я занимался в радиокружке, в шахматном и черт знает в каком-то. Обожал это совершенно! И было не принято не ходить в кружок или в секцию. Я еще боксом занимался. Мне нос свернули. Замечательно было! А учился я в легендарной 330-й школе. Директором был Мостовой. И я очень хорошо помню: каждое утро весь преподавательский состав во главе с директором стоял на крыльце школы. Все стояли и мы приходили и всем говорили: здрасти! С первого класса никто и не дай бог не позволял сказать «ты». «Леонид, вы…», «Будьте любезны, к доске!». Ходили парами. У меня была школьная форма с дубовыми листиками здесь и на фуражке.

Гладков:

– А классы раздельные были?

Якубович:

– Мальчик – отдельно, девочки – отдельно. Первый, второй класс. В третьем классе мы перешли в 336-ю школу и стали учиться вместе с девочками. Это потрясающе! А в седьмом классе я удрал в Сибирь. Сел на поезд и уехал в Сибирь в экспедицию с приятелями Колькой Болотовым и Юрой Тихомировым. И меня выгнали из школы. Я потом вечернюю школу заканчивал. К счастью, кстати. Потому что была потрясающая училка по русскому языку Римма Николаевна Успенская, сын которой возглавляет агентство «Вагриус». И мы случайно встретились. И он оказался ее сыном. Я обомлел.

Она научила нас всех говорить и писать по-русски. Богом данная была училка. И был совершенно просто великий по сегодняшним временам педагог-историк. Анатолий Иванович. Забыл его фамилию… У него в детстве, наверное, был полиомиелит. Он ходил на костылях. Вся школа сбегалась на уроки истории! Это одно счастье.

А второе – я попал работать в почтовый ящик 116 к Туполеву на завод. Это восторг! Я был, клянусь, помнишь, была песня: «Меня зову рабочий класс!»? Из фильма этого, где Миша Кононов замечательно сыграл учителя. Вот этот рабочий класс я видел. Я был у них сыном полка. У нас была потрясающая бригада: генералов, гренадеров… Мне запрещалось курить. Если бы они заметили, что я выпиваю, получить по башке запросто!

Гладков:

– А курил в детстве?

Якубович:

– Они мне не давали. И с этим все закончилось. Кстати, «…и заводская проходная, что в люди вывела меня». Помнишь, Рыбников пел из фильма «Весна на Заречной улице». Вот это детство потрясающее было.

Отец в 48-м году служил прямо напротив Спасских ворот в штабе, после ранения. Все работали ночью, как великий вождь и учитель, и мы с матерью ночью пешком, с улицы Чкалова, потому что ничего не ходило, носили ему манную кашу. Потому что у него была раневая язва. И он мог есть только манную кашу. Еще спирт он мог пить.

А в детский сад я ходил, который напротив Кремля. На другой стороне Москвы-реки, где высокая башня, там, где английское посольство, ближе к «Балчугу». Мы ездили на трамвае, потом шли пешком.

Гладков:

– Что-то я не могу вспомнить… Какие пионерские песни? Конечно, «Пионерская картошка была»… «Орленок» тогда была?

Якубович:

– Да.

Гладков:

– Потом Аркадий Арканов с Ининым придумали шутку в перестройку, что пришла демократия и они говорят: надо дать слово всем. Давайте заменим орленка на другое животное. Например, на козленка. И песня будет звучать по-другому.

Якубович:

– Это я помню…

Гладков:

– Особенно финал хорош! «У власти козлиной…»

Якубович:

– А помнишь? «Едут, едут по Берлину наши казаки…». А это… На вечерней прогулке весь взвод должен был петь: «Эх, славься родная, могучая держава!». Не помнишь такую песню?

Гладков:

– Нет.

Якубович:

– Ох!

Гладков:

– Если говорить об авиации, в фильме «В бой идут одни старики» какая песня звучала!

Леонид Якубович в гостях у Григория Гладкова и его программы «Песни нашего детства»

Фото: Евгения ГУСЕВА

Якубович:

– Как ее… «Смуглянка-молдаванка».

Гладков:

– «Встань пораньше!»

Якубович:

– Это уже Окуджава «Когда дворники маячат у ворот?». Это я уже почти взрослый был. Тогда, я помню, была такая замечательная квартира, где мои родители все праздники и дни рождения отмечали, и туда приходили все-превсе: Анчаров, Валюша Пономарева. И туда приходил Владимир Семенович Высоцкий. И это было, знаешь, какое время? Первая песня «Нинка». Это я очень хорошо помню. Мне уже было лет шестнадцать.

Гигантский кусок жизни, один из любимых – это комсомол. Ух, я комсомол любил! Субботники какие-то, еще какая-то фигня… А целина? «Едут новоселы по земле целинной…», что-то так. Замечательно! Два раза на целину. И это был Ишимский район. Мы замечательно жили на целине. Целины было три: одна в Казахстане, другая в Осташкове, это на Селигере. И это была замечательная целина. Мы в разные места ездили. Студенческий строительный отряд МИСИ имени Куйбышева. И машина нужна была, бортовик. И я пришел на автобазу, я помню, начальник спросил: нужна машина. Я: нужна. Он: собирай. Я: в каком смысле? Он: вон, около забора валяется.

Около забора валялась рама. Он дал запчасти, слесаря. И мы за неделю, работая сутками, часов по 18-20, я почти не спал, мы собрали грузовик Газ-61. И я на нем работал месяца полтора. Возил людей, что-то еще, песок. Картошку возил!

Это был Селигер. А потом был замечательный студенческий отряд в Германии. Мы поехали туда и около города Липендорф строили ТЭЦ. Я в очередной раз ощутил, что такое патриотизм. Работа начиналась в 4.30 утра, заканчивалась в 14.45. Жили мы в таком лагере, бараки стояли. Один был выделен для нас. А в остальных жили освобожденные эсэсовцы. Они на «химии» там были. И каждое утро мы поднимали красный флаг, у нас была линейка. Изо всех окон на нас летели какие-то банки, булыжники. Мы стояли каменно! Каждое утро! И мы шли на работу. И работали вместе с ними, естественно. Потом мы с ними нельзя сказать, что подружились… Они были гораздо старше нас. Но познакомились. И даже были в гостях у бригадира. Споили всех насмерть. Но эти рассказы замечательные! Я ему рассказывал, как мой отец под Кенигсбергом был ранен, а он мне рассказывал, как дивизия «мертвая голова» где-то под Ростовом или что-то в этом роде… В общем, все свернулось, все перемешалось в одну кучу! И еще я помню, как ночью откуда-то мы возвращались. Бортовик военный и мы в кузове. И на всю Германию мы пели «Катюшу»! Клянусь. Мы не собирались никому мстить. Но почему-то все вот это в те годы.. Мы едем тут! Глотки разрывали на части! А еще… «Шел отряд по бережку…»

Гладков:

– Щорс…

Якубович:

– А помнишь? «Штурмовые ночи Спасска…». У меня ни слуха, ни голоса.

Гладков:

– Ты прекрасно поешь.

Якубович:

– «Разгромили атаманов, разогнали воевод, и на Тихом океане свой закончили поход».

Гладков:

– Леня, ты москвич. И это нечасто бывает в нашей программе. Думаю, надо вспомнить «Песню о Москве» Дунаевского. Она стала гимном Москвы.

Якубович:

– Это Бернес пел! В нашей семье ни у кого не было ни слуха, ни голоса. И я помню, с детства моя мама папе говорила: «Не пой. Ты испортишь ребенку слух!». Но она опоздала. У меня была сначала одна училка, потом вторая из консерватории. Старенькая тетечка. Она приходила, а на пятый раз сказала: «Я больше с вашим сыном заниматься не буду. Я теряю слух!». И с этим все закончилось. Я всю жизнь мечтал играть на каком-нибудь инструменте. Ни хрена. А еще я очень люблю петь, причем, громко.

Гладков:

– Ни одной дворовой, блатной песни не прозвучало. Это очень здорово. Откуда информация музыкальная была? Вот у нас приемник, патефон, пластинки.

Якубович:

– Что-то неправильный у вас приемник. У нас был «Телефункен».

Гладков:

– О… Извините. Трофейный?

Якубович:

– На рынке где-то, на развале купили. Тарелка висела черная. «Говорит Москва! Московское время шесть часов! Начинаем утреннюю гимнастику».

Гладков:

– А помнишь, была детская песенка: «Закаляйся, как сталь!»?

Якубович:

– Конечно! Кстати, надо сказать, прошло много лет. Тогда я не понимал, что такое песня. Мы же поем старые песни. Прошло много лет. Я был свидетелем… Помнишь, «Старые песни о главном», первая серия. И все вдруг начали петь эти песни. У них у всех просветлели лица. Совершенно другие лица и глаза. Потому что такая музыка и такие слова, поэзия замечательная. Я очень люблю старые песни. Я других и не слушаю.

А еще была песня: «Человек проходит, как хозяин необъятной родины своей…». Помнишь? «Широка страна моя родная!».

Кино. 30 копеек, а для нас 10 копеек. Для школьников и для студентов. Билетики синенькие, маленькие. На протырку в кино. А потом уже, чуть позже, это юношество уже… И все заполонил Окуджава, все, что мог. И совершенно рядом, чуть позже, пошел Высоцкий. Это взахлеб…

Гладков:

– Окуджава раньше, чем Высоцкий?

Якубович:

– Конечно!

Та самая гитара, с которой Григорий Гладков не расстается, когда ведет программу «Песни нашего детства»

Фото: Мила СТРИЖ

Гладков:

– Он рассказывал, что начал с песни, с которой его освистали. Было первое официальное выступление в Ленинграде, в Доме кино. «А прошлое ясней, ясней, ясней…» Леня, для тебя авиация – это главная тема жизни.

Якубович:

– Одна из. Религия.

Гладков:

– Леонид Якубович все свободное время отдает авиации. Сам за штурвалом. И эту тему очень пропагандирует. И книги про это пишет, и стихи.

Якубович:

– А еще была песня: «Мы, друзья, перелетные птицы…». И «Все выше, и выше, и выше!».

Гладков:

– Владимир Семенович Высоцкий тоже любил эти песни.

Якубович:

– Однажды я оказался в городе Луховицы. И так случилось, меня посадили в кабину Миг-29 и Миша, инструктор, я сидел в задней кабине, он в передней. Там на посадке надо парашют выкидывать, а я многих параметров не знал. Он спросил:

– «Аркадьич, как будешь взлетать?».

– «А как можно?».

– «Можно так, а можно на форсаже!».

– «А на форсаже, это сто такое?».

– «Рукоятки управления двигателем закинь защелку туда!»

– «Хорошо». Я запрашиваюсь. «К взлету готов» – «Взлет разрешаю!». Я рукоятки туда! И у меня было ощущения, что он улетел, а я остался. Я был совершенно потрясен этим! В какую-то секунду я понял, что у меня и у очень многих людей вся жизнь на форсаже. Вот это мгновение максимального усилия и – тогда жизнь. А до этого не жизни, ничего. И я написал стихи, что это спрессованное мгновение и есть жизнь. Все остальное вялое существование, как жвачка. У меня есть немало приятелей, которые, к счастью для себя, живут на этом форсаже и очень быстро сгорают. Но зато вся жизнь! И я написал про это.

Есть люди, которые живут небом и дышат небом. И это замечательно!