«...Поэт в ней - образ века своего»

Евгений Евтушенко на вокзале в Улан-Удэ. Поэту 40 лет.

Вернулся он из отпуска с юга, дал мне ленту слайдов: вот смотри! Ну да, Черное море, пляж. И вдруг - знакомое лицо! «Но это же...», - говорю ему. Он улыбается: Евтушенко!

Дело случая. На вокзале в Улан-Удэ их поезд на восток остановился прямо напротив поезда на запад. Федю заинтересовала парочка у входа в вагон: он в тельняшке, она в платье в полоску вдоль. На стоящего рядом человека в кожаных кепчонке и куртке он не обратил и внимания. Тем более что поэзией не интересовался. А вот Евтушенко сразу засек человека в вагоне напротив точно с таким же «Никоном» - в ту пору крутой камерой. Подошел, стал расспрашивать, что и как... Вот и вышло такое замечательное фото Евгения Евтушенко: глаза живые, заинтересованные, лицо поднято вверх, улыбка.

Федор сделал мне негативы со слайдов, а я напечатал черно-белые фото с них. И убрал в свой фотоархив. А спустя годы на фотовыставке Евгения Евтушенко вдруг увидел снятую им парочку у вагона в Улан-Удэ. Еще спустя годы в Переделкине, довелось рассказать ему лично про эти фото. Он дал свой домашний телефон: мол, давай созвонимся, встретимся. Не созвонились... И уже не созвонимся. А фото, как память о Поэте, осталась.

Идут белые снеги

Идут белые снеги,

как по нитке скользя...

Жить и жить бы на свете,

но, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,

растворяясь вдали,

словно белые снеги,

идут в небо с земли.

Идут белые снеги...

И я тоже уйду.

Не печалюсь о смерти

и бессмертья не жду.

я не верую в чудо,

я не снег, не звезда,

и я больше не буду

никогда, никогда.

И я думаю, грешный,

ну, а кем же я был,

что я в жизни поспешной

больше жизни любил?

А любил я Россию

всею кровью, хребтом -

ее реки в разливе

и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,

дух ее сосняков,

ее Пушкина, Стеньку

и ее стариков.

Если было несладко,

я не шибко тужил.

Пусть я прожил нескладно,

для России я жил.

И надеждою маюсь,

(полный тайных тревог)

что хоть малую малость

я России помог.

Пусть она позабудет,

про меня без труда,

только пусть она будет,

навсегда, навсегда.

Идут белые снеги,

как во все времена,

как при Пушкине, Стеньке

и как после меня,

Идут снеги большие,

аж до боли светлы,

и мои, и чужие

заметая следы.

Быть бессмертным не в силе,

но надежда моя:

если будет Россия,

значит, буду и я.

1965 год.